Лана Раванди-Фадаи — иранист, специалист по новой и новейшей истории
Ирана. Наше интервью проходит в центре не только Москвы, но и иранистики,
на четвертом этаже дома А.Н. Прибылова на улице Рождественке, в бывшей
гостинице «Штат-Берлин», ныне Институте востоковедения РАН. Солнце
заполняет весь кабинет сквозь окна, выходящие на храм Святителя Николая
в Звонарях. Лана наполняет кабинет еще большим светом, когда говорит про
Иран, любимые научные темы, маленькие открытия и работу в архивах. Но
сначала...

Почему вы решили связать свою жизнь с Ираном?
Хотя я и родилась в Баку, во мне течет персидская кровь. Мой отец —
иранец, родился в Кермане. Он очень хотел, чтобы я выучила персидский
язык и даже через Красный Крест определил в школу для иностранных
детей, которая находилась в Иваново. Там среди прочих классов был
иранский. Правда, долго я там не проучилась, так как не могла находиться
далеко от мамы. В итоге школу закончила уже в Баку.
В детстве Иран не особо интересовал. Сейчас я уже понимаю, что если бы
бабушка и папа были живы, как много можно было бы у них узнать.
После школы, размышляя над тем, куда пойти, я стала думать об отце и о
том, что было бы неплохо все-таки выучить персидский. Иранские друзья
папы хотели, чтобы я стала врачом. Но я не переносила вид крови. Поэтому
решила поступить на факультет востоковедения в Бакинский
государственный университет, что было безумно сложно.
К сожалению, отец умер до того, как я поступила туда.
Помню, как со своими иранскими друзьями они собирались вместе, читали
персидские стихи, говорили о родине. Было видно, как люди ностальгируют:
«А в Иране сейчас цветут такие-то деревья», «а в Иране сейчас запах
весны»... Некоторые друзья в шутку называли отца «иранский народ», уж так
сильно он любил говорить о нем. Всегда помогал иранцам. Вот только мой
отец принадлежал к поколению с левыми взглядами. Такие люди, несмотря
на свою большую любовь к родине, не могли вернуться в Иран ни до, ни
после Исламской революции. Мне кажется, они жалели о том, что выбрали
именно этот путь. В конце этого лета у меня выйдет книга «Жертвы
времени», как раз о таких людях.

Лана Раванди-Фадаи с Ниной Михайловной Мамедовой / источник фото: личный архив Ланы
Раванди-Фадаи
Расскажите подробнее об этой книге.
Над «Жертвами времени» мы работали совместно с известным иранским
историком Тураджем Атабаки около шести лет. Искали информацию в
архивах России, Ирана, Азербайджана, стран Средней Азии, Нидерландов и
Великобритании. Сначала я долго не хотела заниматься этим проектом.
Думала, да кому могут быть интересны эти коммунисты?! А потом я стала
думать об отце и его друзьях. Да даже в нашем секторе Института
Востоковедения работало несколько иранцев, которые принадлежали к
коммунистическим убеждениям. Меня стали интересовать разные вопросы.
Например, почему люди, которые безумно любили свою родину, были
вынуждены ее покинуть? Почему они боялись вернуться в Иран? Почему
несмотря ни на что, они тосковали о нем? Ведь было три поколения
коммунистов среди иранцев. Почему каждому поколению пришлось стать
жертвой своей идеологии? Об этом и рассказывает книга. Тема изгнания,
чужбины, пересечение разных культур — очень интересна для меня.
А как вы оказались в Институте востоковедения РАН в Москве?
На последнем курсе учебы в Бакинском университете я перевелась в
МГИМО на факультет международных отношений. Закончила учебу. Пошла
работать в МИД РФ. Но скоро стало понятно, что я не могу работать с
Ираном, так как у меня там есть родственники, а дипломат под давлением
своей семьи может защищать интересы другой страны во вред России.
Вместо Ирана мне предложили работать в Афганистане. В то время шла
война, и мне не хотелось туда ехать.
Здание школы в Тегеране, построенной русским архитектором Николаем Марковым / источник
фото: kojaro.com
В этот момент я встретила Нину Михайловну Мамедову, которая заведовала
и заведует сектором Ирана в Институте востоковедения. Она была моим
преподавателем в МГИМО и предложила поступить в аспирантуру. Хотя я
меньше всего хотела снова учиться, но ей удалось меня уговорить. Мы
выбрали тему «Политические партии и группировки в Иране», которую на тот
момент никто еще толком не исследовал. Моим научным руководителем
стала Людмила Михайловна Кулагина. Весь материал, документы и уставы
партий я находила в Иране: в библиотеках, архивах, посещала Дом партий,
или «Хане-е ахзаб», при Министерстве внутренних дел Ирана.
Мамедова и Кулагина —женщины, которые много значат в моей жизни. Они
звезды нашей иранистики. Вот у кого надо брать интервью.
Получается, несмотря на то, что вы занимаетесь новой и новейшей
историей, вам все равно приходится иметь дело с архивами?
Архивы — дело благодарное. Сначала может показаться, что современной
истории архивы не нужны, но на самом деле в них можно найти столько
интересного и сделать так много открытий.
И какие же это открытия?
Например, много моих открытий связано с русским архитектором Николаем
Львовичем Марковым. Он учился на архитектурном отделении в
Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге. Был учеником
известного архитектора Леонтия Николаевича Бенуа. С началом Первой
мировой войны он попадает в Кавказскую Армию, в Тифлис; затем с
отрядом генерала Баратова на Персидский фронт; становится инструктором
в Персидской казачьей бригаде, где знакомится, а потом тесно дружит с
Реза-ханом. Он остается в Иране и становится там архитектором. Строит
ряд христианских церквей, главной из которых стала церковь святого
Николая в Тегеране, где он долгие годы был старостой.
По словам его сына, этот храм являлся копией Успенского собора в Кремле.
Но ничего схожего у собора с церковью Маркова нет. Я стала искать
информацию о всех церквях на территории Кремля в московском архиве
архитектуры. Оказалось, там действительно существовал похожий на
тегеранскую церковь храм Благовещения на Житном дворе, разрушенный в
1938 году.
Интересен и тот факт, что хотя Марков был православным и не пропускал ни
одной воскресной службы, он увлекался исламской архитектурой и строил
также мечети, в которых соединились персидские, русские и даже
византийские мотивы.

Источник фото: личный архив Ланы Раванди-Фадаи, авто фото: Ярослав Орлов
В жизни архитектора я вижу параллель с отцом. Перс, который вынужден
был остаться в СССР и не смог вернуться на родину и русский, который был
вынужден выбрать своей родиной Иран. Марков и его соратники были
верующими людьми. На их глазах советской миссией была разрушена
русская православная церковь в Тегеране. Они не могли вернуться в свою
страну после революции.
Я написала уже большую статью на английском языке про Маркова, а
теперь хочу издать о нем книгу.
Вы же еще изучаете национальные меньшинства в Иране. Как вы
находите информацию по этой теме?
Сейчас этим вопросом в основном занимаются западные ученые или сами
иранцы. Изучаю их работы, опять же нахожу информацию в архивах. А
вообще, для нас, ученых, исследовательской лабораторией является сама
страна. Здесь мы и проводим свои исследования. Можно проехать по Ирану
и расспросить местных жителей про их обычаи и традиции, посетить
общественные и религиозные мероприятия.
Когда я писала про еврейскую общину, я посещала иранские синагоги.
Участвовала в их религиозных церемониях. Общалась с местными
жителями. Так как молодежь уезжает из страны, в основном мне
приходилось разговаривать с представителями старшего поколения,
которые любят Иран и считают его своей родиной, объясняя это тем, что
евреи жили здесь еще до ислама. Было интересно окунуться в их мир и
сравнить свои наблюдения с исследованиями других ученых.

Какое национальное меньшинство было интереснее всего изучать?
На сегодняшний день — это курды. Но поймите, не потому что они
интереснее, чем другие этносы. Это связано с тем, что я потратила больше
времени на их изучение. Я глубоко окунулась в тему. Изучила курдскую
одежду, еду, обычаи, традиции, храбрых курдянок, которые так отважно
воюют. Первой описала курдское вооружение до малейшей детали.
Побывала в районах проживания этноса, причем не только в Иране, но и в
Турции, и даже в Ираке. Так что на данный момент, я познакомилась с этим
народом ближе других. Кто знает, возможно, завтра я назову самыми
интересным этносом талышей или белуджей.
А какая тема оказалась для вас самой сложной?
Есть такое понятие у шиитов «марджа ат-таклид». Это многогранный
термин. Все его по-разному толкуют, но в целом это высшее звание
шиитских духовных лидеров. Такие люди считаются образцом для
подражания. Они могут выносить правовые решения, издавать фетвы и
законы в исламе. Вместе с моим бывшим учеником Никитой Филином,
который сам сейчас преподает и является доцентом кафедры современного
Востока факультета истории, политологии и права РГГУ, мы провели
исследование на эту тему и написали совместную книгу. Однако, я не могу
сказать, что полностью разобралась в этом явлении. Его необходимо
исследовать дальше. История Ирана, особенно ее современная часть,
напрямую связана с шиитским духовенством. Да и один из моих предков
Готбе Раванди был известным теологом. Его могила до сих пор является
местом паломничества для многих мусульман.
Помимо научной деятельности вы еще читаете лекции. И не только в
России, но и в других странах.
Да, я читала лекции в Иране и США. В первом случае это были лекции для
студентов, изучающих Россию и русский язык на международном
факультете Тегеранского государственного университета. Когда я преподаю
персидский язык, стараюсь привить любовь к стране изучаемого языка, и в
России это легко получается. В Иране привить любовь к нашей стране
оказалось сложно. Это все связано с их исторической памятью и с тем, что
и как они изучают о России.
Мне бы очень хотелось написать какой-нибудь материал для иранцев,
развеивающий мифы и стереотипы о России. Чтобы они посмотрели на
нашу страну другими глазами. Они все время вспоминают Туркманчайский
мирный договор.
О чем вы рассказывали в США? Неужели тоже о России?
Нет, там я рассказывала про политическую систему, выборы в Иране и о
Хасане Рухани. В США меня пригласила знакомый иранист Елена Андреева.
Сначала я представляла себе небольшую лекцию на 30-40 человек. Она
должна была проходить в Военном университете Вирджинии. Когда
приехала в Лексингтон, я осознала масштаб лекций. Плакаты с моей
фотографией весели по всему городу. На лекцию пришли более трехсот
военных. Огромный зал был переполнен военными в белой форме. Когда я
вышла на сцену, мне стало немного не по себе. Думала, что сердце из груди
выпрыгнет. Но все прошло хорошо. После этого уже отдельно я прочитала
несколько лекций для военных студентов. Людей в аудитории было намного
меньше.
Это, кстати, был не единственный раз, когда я слышала бешеный ритм
своего сердца. Тогда я представляла доклад «Планы России и Ирана в
Сирии» в Европарламенте. Мы выступали вместе с коллегой Николаем
Кожановым. После доклада ко мне подходили депутаты различных
европейских стран. Кто-то говорил: «О, вы первые, кто защищал интересы
России в Европарламенте, так как до вас с российским паспортом
приезжали Гарри Каспаров, Касьянов и т.д.». А кто-то не стеснялся мне и
такое говорить: «Ну, теперь, когда здесь нет людей, которые Вас пригласили,
нет представителей российского посольства и журналистов, скажите, что на
самом деле вы думаете?» Бред какой-то! То есть другую оценку в этом
вопросе они исключают...
Какая атмосфера стояла на лекции в США? Мы все знаем, что
американские СМИ изображают Иран не самым лучшим образом.
Чувствовалось ли влияние прессы на слушателей и их вопросы?
На протяжении многих лет я поражаюсь, каким образом в США могут
преподнести как Иран, так и Россию, они обвиняют их во всех
чрезвычайных происшествиях, неважно, где это происходит, и при этом не
предоставляют ни одного доказательства. СМИ так часто на этом
зациклены, что у людей волей-неволей промываются мозги. Но когда я
задавала вопросы студентам о том, как бы они построили отношения с
Ираном, если бы стали президентом, я увидела совершенно других людей.
Большинство ответов были больше положительными, чем отрицательными.
Один из студентов сказал: «В первую очередь, я бы снял санкции. Мне
кажется, наши страны должны налаживать отношения. И санкции ни к чему
хорошему не приводят. От этого страдают люди». Может эта была заслуга
их преподавателя? Они были хорошо знакомы с персидской литературой.
Изучали такие произведения как «Парламент птиц» Аттара. После таких
произведений трудно не проникнуться к Ирану теплыми чувствами. В
любом случае передо мной сидели заинтересованные студенты.
Ведь ваш муж американец? Возникают ли с ним споры по поводу
политики Ирана?

Нет, не возникают. Он любит Иран, как и Россию. Всегда их защищает. Иран
нас и познакомил. У него есть один друг Деррик Манчини-Ландер, который
занимается арабскими странами и преподает в Школе восточных и
африканских исследований при Лондонском университете (SOAS). Кстати, по
приглашению Деррика я там тоже читала лекцию
Так вот, как-то Деррик и Кевин, мой супруг, решили поехать в Среднюю
Азию, в Самарканд и Бухару. Кевин был поражен архитектурой этих городов.
Он в нее просто влюбился. Конечно же, это персидская архитектура. С этого
момента Кевин начал увлекаться культурой Ирана. Решил изучать
персидский язык. Записался на курсы при посольстве Ирана, где я
преподавала. Это было в 2000 году. Вот там мы и познакомились. Сейчас,
мне кажется, он знает персидский лучше меня. Все время читает книги и
смотрит фильмы на языке. Он кинорежиссер. Хочет снять фильм по книге
Садега Хедаята «Слепая сова» в Греции. Его так увлекло это произведение,
что он нашел его на греческом языке и отправил своим друзьям. Команде
оно безумно понравилось, и они решили снять фильм. В съемках
согласились участвовать известные греческие актеры.
Оказывается, вы много где выступали с лекциями. А сами иранцы читают
лекции за рубежом?
Конечно, если вы посмотрите на известных зарубежных иранистов, вы
поймете, что они иранцы. Кстати, есть международная ассоциация
иранистов, куда входят около трех тысяч ученых со всего мира, скорее
всего, больше половины из них с иранскими фамилиями. Это серьезная
организация, которая каждый квартал выпускает журнал «Iranian Studies»,
включающий важные исследования в области иранистики. Требования
очень жесткие. Материал должен получить несколько рецензий, в которых
будут описываться все достоинства и недостатки работы. Затем статья
дорабатывается и снова отправляется рецензентам. И только потом, пройдя
через огонь и воду, она публикуется.

В «Iranian Studies» можно найти работы и российских ученых. Там и я
публиковала статью о КУТВе (Коммунистическом Университете Трудящихся
Востока), где также учились иранцы. Помимо этого, там есть наша
совместная статья с коллегой Нодаром Мосаки, с которым мы сейчас
работаем над замечаниями рецензентов по поводу второй работы уже о
культурных отношениях между Россией и Ираном. В ней тоже были
задействовано много архивных материалов.
Снова архивные материалы. И о чем же они были?
Много всего. Но меня тронула история, связанная с Леонидом Коганом,
советским скрипачом. После Второй мировой войны отношения между
двумя странами ухудшились. Чего только советское правительство ни
делало, чтобы их улучшить. И вот в январе 1967 года в Иран приезжает
народный артист СССР Леонид Коган со своей группой. Наше министерство
культуры, конечно же, афиш не прислало. В Иране только две вечерних
газетенки дали объявление на самой последней странице мелким шрифтом.
Несмотря на это уже на второй день у Леонида Когана был аншлаг.
Приходилось дополнительные стулья приносить. Наше посольство часто
продавало билеты на советские концерты по льготным ценам, но залы все
равно не заполнялись. Но тут, на выступление Когана, надо было еще
попробовать попасть.
В октябре Леонида Борисовича снова пригласили в Иран, на этот раз с
женой. 26 октября 1957 года шах праздновал день рождения в очень узком
кругу, так как у него в гостях находился король Ирака Фейсал. Он пригласил
и Когана, но отнеслись к нему ни как к музыканту, а как к дорогому гостю.
Ни один дипломат, ни переводчик не были приглашены. Переводила сама
шахиня. И она, и Коган великолепно знали немецкий язык.

Потом Леонид Борисович прослушивал иранских скрипачей, давал мастерклассы, рассказывал об образовании в СССР и т.д. Иранцы были в восторге
от русской классической музыки. После этих концертов о Когане печатали
на первых страницах все иранские газеты. В 1957 году благодаря
советскому скрипачу наступил прорыв в улучшении культурных связей
между странами. В 2017 году исполнится 60 лет с этого события.
Недавно на приеме у посла США в Москве я познакомилась с сыном
Леонида Борисовича Павлом Коганом — художественным руководителем и
главным дирижером Московского государственного симфонического
оркестра. Он повторил путь отца, может, даже превзошел его.
Как я мечтаю, чтобы снова, но уже московский симфонический оркестр в
лице сына выступил перед иранцами. Только представьте, как бы это
сблизило наши народы. Поколение иранцев после Исламской революции не
знакомо с русской классической музыкой. В Россию часто приезжают
иранские музыканты. Но ведь должно же быть двустороннее развитие
культурных отношений.
И последний вопрос — что для Вас значит Иран?
Нина Михайловна Мамедова на одной из конференций представила меня
«продуктом любви Ирана и России». Российский поэт Михаил Синельников,
посвятивший мне свое стихотворение, назвал его «Русская персиянка». Мне
очень нравится название. Во мне слияние двух кровей, принадлежащих
двум культурам, где папа перс, а мама русская. Поэтому обе страны очень
дороги для меня.


Материалы по теме:
Аида Соболева: Россия — мать, Иран — возлюбленный
(http://iransegodnya.ru/post/view/1677)
Центр персидского языка: новый подход к распространению
знаний об Иране (http://iransegodnya.ru/post/view/1249)